читать дальше
У меня часто спрашивали: «Что там было?» А что я мог им сказать? Ничего.
Разве я мог рассказать им о детях, у которых не было руки или ноги, а то и ног или рук?
Разве я мог рассказать им о мужчинах и женщинах, которые рыдали, над очередным сыном, мужем или братом?
Разве я мог?
Все от начала до конца, казалось чем-то нереальным, далеким, бессмысленным. Было только до и после, а в промежутке между ними не было ничего.
Стрельба, крики, переговоры, взрывы – все сливалось в один шум. Ничего нельзя было разобрать или понять. Просто делай, что говорят. Вопросы? Зачем задавать их? Чем больше вопросов, тем меньше ответов ты сможешь получить. Тем больше они будут раздирать тебя. Здесь можно было только балансировать на лезвие ножа. Одно неверное движение – смерть. Здесь лучше действовать как машина: получать приказ и делать его, почаще перезаряжать оружие и по возможности не дать себя убить.
Выбив ногой дверь, мы вбежали в дом. Командир сказал перерыть весь дом, но найти его. Третий раз он не должен от нас уйти. Женщина, завывая как волчица, что-то говорила, дети рыдали и прятались от нас.
Ричардс услышал, как окно в спальне хлопнуло створками. Вбежав туда, я быстро посмотрел вниз. Черноволосый, коротко подстриженный иракец бежал по улице, видимо, только что спрыгнув из окна. Джейми уже прицелился в него, но я спрыгнул вслед за ним. Все, кроме Джейми, последовали моему примеру. Было невысоко. Посадка оказалась приятнее, чем я мог себе представить, но боль после падения встала штырем в ногах. Совершенно не было времени обращать внимания на подобные глупости, я уже бежал за целью.
Тот, поворачиваясь и потому спотыкаясь, пытался убежать от нас, но мы не отставали. Иракец петлял по району, резко заворачивал за углы, пробирался в узких местах. Женщины с криком прятались в дома, а цель бежала, опрокидывая ящики. Цель опять завернула за угол, мы за ней. Там был тупик. Уже собираясь бежать назад, он обернулся, но увидев нас, стал пятиться, пока не наткнулся на стену.
Достав пистолет, он приставил его к своему виску. Начав что-то быстро лепетать на арабском, он вытаращил глаза, его взгляд метался между нами. Он уже почти спустил курок, но тут ему в шею вонзился дротик-транквилизатор.
- Чуть не успели, да, босс? – прошумел через рацию Джейми.
- Ты, как всегда, вовремя, - ухмыльнувшись, протянул я, - Берите его и в штаб, - скомандовал я остальным, махнув рукой за спину, там, где должна была стоять машина, - Джейми в штаб, - сказал я по рации.
- Да, сэр, - раздался полный облегчения голос.
Забрезжил рассвет. Я встал и подошел к своему буку. Открыв вечно пыльную крышку, я нетерпеливо надавил на кнопку включения. Наконец когда логотип Windows исчез с экрана, я, предварительно проведя руками по лицу, создал новый документ Word. Довольно-таки давно я начал вести этот дневник, если так можно назвать. Остальные выкладывали в интернет, на свои блоги, ну, а я печатал все это сюда, потому что никому не хотел показывать и рассказывать то, что я делал, и что делали со мной.
Передо мной был белый лист. Такой лист был передо мной каждое утро. И каждый я начинал так: «Здравствуй. Меня зовут Ник, вообще Доминик, но это слишком официально. Если честно я не знаю смогу ли выжить сегодня, поэтому уже на протяжении нескольких недель пишу этот дневник…»
На этот раз мне было нечего писать. О чем? Вчерашняя операция была важной для командования, а не для меня. Для меня было важным то, что мы играли с иракскими мальчишками в футбол. Я часто давал им сладости.
В армию мне не хотелось идти. Я слишком любил людей и не любил убивать их, да и никогда прежде этого не делал. Наверное, вы тогда спросите, какого черта я здесь делаю, да еще в звании лейтенанта? Мой старик сам военный, подполковник. Дальше по службе он не продвинулся, так подумал, почему бы сыну не пойти по моим стопам? Конечно, никто не спрашивал 18-летнего парня, который хотел отправиться учиться на архитектора. Война застала меня сразу после выпуска из военной академии.
Помню, отец смотрел на меня со слезами на глазах и очень гордился мной. А я, молча, стоял, мрачно опустив голову и сверля взглядом дорожную сумку, покрытую ненавистным мне камуфляжем. Тогда я не сказал ни слова. Мать долго рыдала, как будто я уже был мертв. Это было так же невыносимо, как видеть обломки моих мечтаний, чувствовать, что никто не разделяет твоего мнения, мыслить не так, как другие. В доме было тихо. После того как я уехал, свет в нем всегда горел только в одной комнате. Никто не сидел за моим столом с новеньким компьютером, никто не спал на моей не заправленной кровати. Меня там не было. А вот он я, здесь. Сижу перед этим компьютером и совсем не знаю, что же написать.
Вокруг меня остался только везде проникающий песок, солдатские будни, стрельбища, жара, зной, жажда, когда воды почти не осталось. От этого меня колотило.
- Когда же это кончится? – тихо простонал я.
Пройдясь рукой по лицу, я стал думать. Чем же наполнить этот пустой лист бумаги? Наконец, мне пришла в голову одна мысль.
«На днях, когда мы проезжали по городу, я видел искалеченного мальчика, не больше семи лет. Его руки были изуродованы взрывом, а по лбу стекала широкая полоса крови. Мальчик потерял сознание, он еле дышал, то и дело, отхаркивая кровью. Рядом лежала женщина, которая прикрыла его, на ней лежала куча камней, а черные волосы выбились из-под чадры. Рука все еще прикрывала мальчика.
Остановив хаммер, я вышел из машины и быстро подбежал к ним. У женщины, по-видимому, матери, не было пульса. Закинув автомат назад, я взял мальчика на руки. Осторожно перебегая к машине с ним, я попросил ребят взять его. Они сначала было посмотрели на меня как на сумасшедшего. Но потом я быстро передал мальчика из рук в руки. Бросив автомат Джейми, сидевшему на переднем сидении, я резко захлопнул дверь машины и вдавил педаль газа к полу.
Когда мы прибыли в штаб, я быстро донес мальчика к Дерил, нашей медсестре. Она бережно взяла его у меня и ушла вглубь госпиталя. Я так и стоял на месте. Затем я пошел обратно к хаммеру.»
Закончив писать, я плакал. Я четко вспомнил эту картину, как будто сейчас я на том же месте, опять беру мальчишку на руки и сажусь в этот хаммер. Меня передернуло.
- Ну, хватит на этом, - я сохранил документ и выключил компьютер.
Я вышел на улицу, было свежо и сухо. Ветер подхватил песок, и эта порция влетела мне в лицо.
- Ну, как всегда, долбаный песок, ненавижу тебя! – я пнул ногой пространство. Песок взлетел и его тотчас развеял ветер. Я опустился на колени, и зачерпнул ладонью песок. Он медленно вытекал сквозь пальцы, щекотя руку. Пока я смотрел на заходящее солнце, мне в голову пришла мысль, о том, что этой войне конца и края не видно.
Part one. Sand.
У меня часто спрашивали: «Что там было?» А что я мог им сказать? Ничего.
Разве я мог рассказать им о детях, у которых не было руки или ноги, а то и ног или рук?
Разве я мог рассказать им о мужчинах и женщинах, которые рыдали, над очередным сыном, мужем или братом?
Разве я мог?
Все от начала до конца, казалось чем-то нереальным, далеким, бессмысленным. Было только до и после, а в промежутке между ними не было ничего.
Стрельба, крики, переговоры, взрывы – все сливалось в один шум. Ничего нельзя было разобрать или понять. Просто делай, что говорят. Вопросы? Зачем задавать их? Чем больше вопросов, тем меньше ответов ты сможешь получить. Тем больше они будут раздирать тебя. Здесь можно было только балансировать на лезвие ножа. Одно неверное движение – смерть. Здесь лучше действовать как машина: получать приказ и делать его, почаще перезаряжать оружие и по возможности не дать себя убить.
***
Выбив ногой дверь, мы вбежали в дом. Командир сказал перерыть весь дом, но найти его. Третий раз он не должен от нас уйти. Женщина, завывая как волчица, что-то говорила, дети рыдали и прятались от нас.
Ричардс услышал, как окно в спальне хлопнуло створками. Вбежав туда, я быстро посмотрел вниз. Черноволосый, коротко подстриженный иракец бежал по улице, видимо, только что спрыгнув из окна. Джейми уже прицелился в него, но я спрыгнул вслед за ним. Все, кроме Джейми, последовали моему примеру. Было невысоко. Посадка оказалась приятнее, чем я мог себе представить, но боль после падения встала штырем в ногах. Совершенно не было времени обращать внимания на подобные глупости, я уже бежал за целью.
Тот, поворачиваясь и потому спотыкаясь, пытался убежать от нас, но мы не отставали. Иракец петлял по району, резко заворачивал за углы, пробирался в узких местах. Женщины с криком прятались в дома, а цель бежала, опрокидывая ящики. Цель опять завернула за угол, мы за ней. Там был тупик. Уже собираясь бежать назад, он обернулся, но увидев нас, стал пятиться, пока не наткнулся на стену.
Достав пистолет, он приставил его к своему виску. Начав что-то быстро лепетать на арабском, он вытаращил глаза, его взгляд метался между нами. Он уже почти спустил курок, но тут ему в шею вонзился дротик-транквилизатор.
- Чуть не успели, да, босс? – прошумел через рацию Джейми.
- Ты, как всегда, вовремя, - ухмыльнувшись, протянул я, - Берите его и в штаб, - скомандовал я остальным, махнув рукой за спину, там, где должна была стоять машина, - Джейми в штаб, - сказал я по рации.
- Да, сэр, - раздался полный облегчения голос.
***
Забрезжил рассвет. Я встал и подошел к своему буку. Открыв вечно пыльную крышку, я нетерпеливо надавил на кнопку включения. Наконец когда логотип Windows исчез с экрана, я, предварительно проведя руками по лицу, создал новый документ Word. Довольно-таки давно я начал вести этот дневник, если так можно назвать. Остальные выкладывали в интернет, на свои блоги, ну, а я печатал все это сюда, потому что никому не хотел показывать и рассказывать то, что я делал, и что делали со мной.
Передо мной был белый лист. Такой лист был передо мной каждое утро. И каждый я начинал так: «Здравствуй. Меня зовут Ник, вообще Доминик, но это слишком официально. Если честно я не знаю смогу ли выжить сегодня, поэтому уже на протяжении нескольких недель пишу этот дневник…»
На этот раз мне было нечего писать. О чем? Вчерашняя операция была важной для командования, а не для меня. Для меня было важным то, что мы играли с иракскими мальчишками в футбол. Я часто давал им сладости.
В армию мне не хотелось идти. Я слишком любил людей и не любил убивать их, да и никогда прежде этого не делал. Наверное, вы тогда спросите, какого черта я здесь делаю, да еще в звании лейтенанта? Мой старик сам военный, подполковник. Дальше по службе он не продвинулся, так подумал, почему бы сыну не пойти по моим стопам? Конечно, никто не спрашивал 18-летнего парня, который хотел отправиться учиться на архитектора. Война застала меня сразу после выпуска из военной академии.
Помню, отец смотрел на меня со слезами на глазах и очень гордился мной. А я, молча, стоял, мрачно опустив голову и сверля взглядом дорожную сумку, покрытую ненавистным мне камуфляжем. Тогда я не сказал ни слова. Мать долго рыдала, как будто я уже был мертв. Это было так же невыносимо, как видеть обломки моих мечтаний, чувствовать, что никто не разделяет твоего мнения, мыслить не так, как другие. В доме было тихо. После того как я уехал, свет в нем всегда горел только в одной комнате. Никто не сидел за моим столом с новеньким компьютером, никто не спал на моей не заправленной кровати. Меня там не было. А вот он я, здесь. Сижу перед этим компьютером и совсем не знаю, что же написать.
Вокруг меня остался только везде проникающий песок, солдатские будни, стрельбища, жара, зной, жажда, когда воды почти не осталось. От этого меня колотило.
- Когда же это кончится? – тихо простонал я.
Пройдясь рукой по лицу, я стал думать. Чем же наполнить этот пустой лист бумаги? Наконец, мне пришла в голову одна мысль.
«На днях, когда мы проезжали по городу, я видел искалеченного мальчика, не больше семи лет. Его руки были изуродованы взрывом, а по лбу стекала широкая полоса крови. Мальчик потерял сознание, он еле дышал, то и дело, отхаркивая кровью. Рядом лежала женщина, которая прикрыла его, на ней лежала куча камней, а черные волосы выбились из-под чадры. Рука все еще прикрывала мальчика.
Остановив хаммер, я вышел из машины и быстро подбежал к ним. У женщины, по-видимому, матери, не было пульса. Закинув автомат назад, я взял мальчика на руки. Осторожно перебегая к машине с ним, я попросил ребят взять его. Они сначала было посмотрели на меня как на сумасшедшего. Но потом я быстро передал мальчика из рук в руки. Бросив автомат Джейми, сидевшему на переднем сидении, я резко захлопнул дверь машины и вдавил педаль газа к полу.
Когда мы прибыли в штаб, я быстро донес мальчика к Дерил, нашей медсестре. Она бережно взяла его у меня и ушла вглубь госпиталя. Я так и стоял на месте. Затем я пошел обратно к хаммеру.»
Закончив писать, я плакал. Я четко вспомнил эту картину, как будто сейчас я на том же месте, опять беру мальчишку на руки и сажусь в этот хаммер. Меня передернуло.
- Ну, хватит на этом, - я сохранил документ и выключил компьютер.
Я вышел на улицу, было свежо и сухо. Ветер подхватил песок, и эта порция влетела мне в лицо.
- Ну, как всегда, долбаный песок, ненавижу тебя! – я пнул ногой пространство. Песок взлетел и его тотчас развеял ветер. Я опустился на колени, и зачерпнул ладонью песок. Он медленно вытекал сквозь пальцы, щекотя руку. Пока я смотрел на заходящее солнце, мне в голову пришла мысль, о том, что этой войне конца и края не видно.